вас в Тауэрс. Леди Камнор очень похудела по сравнению с тем, какой была, но мы надеемся, что ее здоровье от этого стало лучше.

— Это леди Харриет, — сказала миссис Гибсон, обращаясь к миссис Гудинаф с испугом и укоризной.

— Ах боже мой, ваша светлость! Я не хотела сказать ничего дурного! Но видите ли, то есть я хочу сказать — ваша светлость видит, что это позднее время для таких людей, как я, и я не шла спать только потому, что хотела посмотреть на герцогиню. Я думала, она придет в бриллиантах и в короне, и в моем возрасте это большое огорчение — упустить случай увидеть такое замечательное зрелище.

— Я тоже огорчена, — сказала леди Харриет. — Я хотела приехать рано, а мы вот так опоздали. Я так огорчена и раздражена, что рада была бы спрятаться в постель, как вы это скоро сделаете.

Она сказала это так ласково, что миссис Гудинаф расцвела в улыбке, а ее ворчание перешло в комплимент:

— Я не верю, что ваша светлость вообще может огорчаться и раздражаться при таком хорошеньком личике. Я старуха, поэтому вы должны мне позволить это сказать.

Леди Харриет поднялась с места и сделала глубокий реверанс. Потом, протянув ей руку, она сказала:

— Не буду вас дольше задерживать, но одно я вам обещаю в благодарность за ваши милые слова: если я когда-нибудь стану герцогиней, я приеду и покажусь вам в полном туалете и во всех драгоценностях. Доброй вам ночи, мадам.

— Вот! Я знала, что так будет! — сказала она, не садясь на место. — И это — накануне выборов.

— О, вы не должны считать, что все думают, как миссис Гудинаф, дорогая леди Харриет! Она всегда ворчит! Я уверена, никто другой не стал бы жаловаться, как бы поздно вы ни приехали, — сказала миссис Гибсон.

— А что скажете вы, Молли? — спросила леди Харриет, внезапно повернувшись к Молли и глядя ей в глаза. — Как вы думаете, мы утратили часть своей популярности — что в такое время означает голоса́, — приехав так поздно? Скажите мне. Вы ведь были известным маленьким правдолюбцем.

— Я мало понимаю в популярности и голосах, — несколько принужденно ответила Молли. — Но я думаю, многие сожалели, что вы не приехали раньше, а разве это не убедительное доказательство популярности?

— Очень искусный и дипломатичный ответ, — сказала леди Харриет, улыбаясь, и кончиком веера легко прикоснулась к щеке Молли.

— Молли ничего в этом не понимает, — сказала миссис Гибсон, несколько утратив осторожность. — Было бы непростительной дерзостью с ее стороны или со стороны кого-либо другого усомниться в полном праве леди Камнор приезжать, когда она сочтет нужным.

— Ну, насколько я понимаю, мне надо возвращаться к маме, но я скоро еще сделаю рейд в эти края, так что сохраните место для меня. А, вот они — обе мисс Браунинг; видите, я не забыла ваш урок, мисс Гибсон.

— Молли, я не могу допустить, чтобы ты так разговаривала с леди Харриет, — сказала миссис Гибсон, как только осталась наедине со своей падчерицей. — Ты бы ее никогда не узнала, если бы не я, и перестань постоянно встревать в наш разговор.

— Но надо же отвечать, когда она задает мне вопросы, — оправдывалась Молли.

— Ну, когда надо, тогда надо, я признаю. Я говорю откровенно, по крайней мере. Но незачем в твоем возрасте претендовать на то, что ты имеешь собственное мнение.

— Я не знаю, что тут можно сделать, — сказала Молли.

— Она так эксцентрична, и у нее такие странные причуды. Посмотри туда — она разговаривает с мисс Фиби. А мисс Фиби настолько податлива, что ее легко заставить вообразить, будто она в близкой дружбе с леди Харриет. Если я чего-то совершенно не выношу, так это попыток некоторых изображать близость к знатным людям.

Молли не чувствовала за собой такой вины и потому не стала приводить никаких оправданий и ничего не ответила. Ее более занимало наблюдение за Синтией, и Молли не могла понять перемены, которую замечала в ней. Да, она танцевала с той же легкостью и грацией, что и прежде, но впечатление плавного, летящего, как перышко на ветру, движения исчезло. Она вела беседу с партнером, но без того мягкого оживления, которое обычно светилось на ее лице. И когда она вернулась на свое место, Молли заметила, как изменился цвет ее лица и какой у нее отвлеченный и рассеянный взгляд.

— Что случилось, Синтия? — очень тихо спросила она.

— Ничего, — подняв на нее глаза, ответила Синтия тоном, который для нее был резким. — Почему что-то должно случиться?

— Не знаю, но ты выглядишь иначе, чем раньше. Устало или как-то еще.

— Ничего не случилось, а если и случилось, не надо об этом говорить. Это тебе только кажется.

Это было весьма противоречивое высказывание, истолковать которое можно было скорее с помощью интуиции, чем логики. Молли поняла, что Синтия хочет тишины и покоя. Но каково же было ее удивление, когда после всего сказанного прежде и характера отношения Синтии к мистеру Престону она увидела, как он подошел к ней и, не говоря ни слова, предложил ей руку и повел танцевать. Казалось, это сильно поразило миссис Гибсон, потому что, забыв о своем недавнем столкновении с Молли, она спросила недоумевающим тоном, словно не веря свидетельству собственных чувств:

— Синтия собирается танцевать с мистером Престоном?

Молли едва успела ответить ей, как ее саму увел партнер. Танцуя с ним, она почти не уделяла внимания ему или фигурам кадрили, высматривая Синтию среди движущихся в танце людей.

Раз она мельком увидела, как Синтия стоит неподвижно и, потупившись, слушает увлеченно что-то говорящего мистера Престона. В другой раз она апатично двигалась среди танцующих, словно не замечая никого вокруг. Когда они с Молли вновь соединились, тень на лице Синтии сгустилась до мрачности. Но в то же время, если бы физиономист изучил выражение ее лица, он прочел бы там вызов и гнев и, быть может, некоторую растерянность. Пока длилась эта кадриль, леди Харриет разговаривала со своим братом.

— Холлингфорд, — сказала она, положив на его руку свою и оттягивая его в сторонку от толпы местной знати, среди которой он стоял, молчаливый и погруженный в себя, — ты не представляешь себе, как эти добрые люди здесь были обижены и разочарованы нашим поздним появлением и этой несуразной простотой платья герцогини.

— А почему это их так задело? — спросил он, воспользовавшись тем, что она на миг замолчала, переводя дыхание.

— Да не будь же таким мудрецом и тупицей! Разве не понятно, что мы для них —